не шло. Солдаты тайной стражи прекрасно умели держать язык за зубами даже в пьяном виде.
Клод пожал некоторое количество восхищения, одобрения, нравоучений и легкой зависти; вынужден был закатить пирушку и щедро напоить приглашенных отличным вином из собственных запасов. Все это его, кажется, немного тяготило — но лишь самую малость. Юноша вообще был достаточно молчалив, не слишком дружелюбен и несколько мрачноват, что не отталкивало от него сослуживцев, но очерчивало определенную границу, которую никто не отваживался переступать.
Потом пришло письмо — обычное. Другой, куда менее опасный дядюшка принца, епископ, брат отца, благодарил за прием, оказанный молодому родичу, просил не оставлять его попечением и впредь, более чем прозрачно намекал, что отныне полковник де Ла Ну может обращаться к нему самому с просьбами… причем, с практически любыми просьбами, и не встретит отказа.
О письме прознали быстро, содержание его полковник и не думал скрывать — и не особенно удивился, заметив, что «младший офицер» стал напряжен и внимателен, как в первые дни. Потому что на самом деле, письмо означало «Берегитесь, вас заметили».
Предложением де Ла Ну, конечно же, воспользовался, как того требовали правила вежества. У него хватало молодой армориканской родни, которая начинала службу в его полку, но хватало и молодой родни, избравшей духовную стезю, так что полковник ответил епископу покорнейшей просьбой не оставить вниманием двух почтительных юнцов. Потом нашлась еще пара младших братьев у капитанов его полка, и, разумеется, полковник не отказался от щедрых выражений благодарности.
Если Дама Фортуна тащит тебя на свое колесо, выдернуть у нее как много больше перьев на выстилку гнезд — дело не только чести, но и тактики. Конечно, большая часть благодарности не устоит перед монаршим гневом… но пока что Его Величество, чего бы он ни хотел тайно (да еще хотел ли?), не собирался выражать эту волю прямо. А в маневренной войне на пересеченной местности фляга воды, мешок овса, вовремя поданный сигнал уже могут подарить победу — или жизнь на еще один день.
Гром грянул в первый день Адвента.
Посланник Зевца-Громовержца, легконогий Меркурий… то есть, королевский гонец, привез письмо Его Величества полковнику де Ла Ну. Исключительно польщенный такой нежданной честью полковник де Ла Ну оказал все необходимые почести и гонцу, и свитку с печатями, а потом вскрыл и обнаружил, что это — действительно письмо, не приказ, не повеление. Его королевское Величество Людовик, седьмой король сего имени, адресовался лично к шевалье полковнику де Ла Ну и благодарил его за верную службу, после чего сообщал, что не гневается на полковника за нарушение королевского мира, ибо имеет подробнейшие сведения о том, кто в этом нарушении повинен и желает еще до наступления Рождества видеть пред собой означенного виновника, дабы свершить справедливость.
Тон письма явным образом подсказывал, какого именно свойства будет эта справедливость, а формулировки убеждали де Ла Ну в том, что король не забыл принцевых доказательств своего совершеннолетия, и более того, почувствовал себя оскорбленным — и вот, припомнил при первом удобном случае.
Три против десяти поставил бы де Ла Ну на то, что ко времени возвращения принца Клавдия в столицу, все изменится. Нрав Его Величества был переменчив, а кроме того, Его Величество вряд ли забудет, что у него есть только один сын — и тот слаб здоровьем. Тем более, что здоровье это может резко ухудшиться, если кто-то из двоих следующих в линии наследования — принц Клавдий или принц Луи, — вдруг сойдет с круга. Десять к трем поставил бы де Ла Ну на то, что шлея, залетевшая под королевскую мантию, была особо кусача и ядовита, а потому Его Величество примется потакать своему нраву, не считаясь с доводами рассудка. И сто к одному поставил бы на то, что в самом лучшем случае все просто вернется на те круги, с которых королевский племянник уже сбежал при первой возможности, воспользовавшись бритвой и Салическим кодексом.
Сверх всего этого Оливье де Ла Ну помнил, что Господь не уважает азартные игры.
Полковник де Ла Ну пил в одиночестве, вопреки своему обыкновению, и пил куда больше, чем обычно, впрочем, извинением ему могла бы послужить скверная зябкая и промозглая погода, которая прямо-таки требовала горячего вина с пряностями и медом, и побольше. Пил и размышлял о том, готов ли лично он отдать своего офицера для особых поручений этой самой королевской шлее. В этот совершенно неподходщий момент к нему пожаловал — без спроса, вопреки обыкновению, и тут-то уж ничего не могло извинить нарушение субординации и полковых приличий — собственно офицер. Шансы шлеи стали стремительно расти.
Молодой человек поинтересовался письмом. Молодому человеку было отвечено, что все, что офицеру для поручений необходимо знать по службе, он узнает, своевременно… или своевременно. Содержимое личных писем начальства в список необходимого не входит в любом случае. Молодой человек чуть выпрямился, повел плечами, и… и не успел ничего сказать, поскольку ему сообщили с настырной винной педантичностью, что все, что было сказано раньше, было сказано подчиненному, а разговаривать на эти темы с принцем полковник де Ла Ну не станет. Он и с королем не станет. Тем более, что это вообще не его король. Арморикой, слава Богу, правит Ее Величество Жанна, а вернее регентский совет при Ее Величестве и… чужой король, который награждает за то, что стоит того, а главное — платит деньги вовремя, может рассчитывать на многое и еще на многое сверху, но есть вещи, которых он не покупал, этот король, потому что они никогда не продавались.
Молодой человек благоразумно ретировался, даже отвесив на пороге полноразмерный подобающий поклон.
Де Ла Ну допил кувшин вина и вместо следующего потребовал лучшей бумаги и лучших чернил. Будить писаря было долго; чернила и бумагу ему принес офицер для поручений — судя по качеству оных, из своих собственных запасов. Де Ла Ну поблагодарил — и услал офицера спать, после чего не поленился лично пройти до наружной двери и запереть ее изнутри на засов. Ставни и без того были закрыты по причине погоды. Совершив все эти предосторожности, полковник взялся за перо и принялся сочинять послание королю. Медлить было нельзя: гонец имел строжайшее распоряжение отбыть утром на рассвете, а полковник был уверен, что если король не получит ответ из рук гонца, то уже никакие чудеса не выбьют из него желание получить ответ из рук принца Клавдия, доставленного ко двору под стражей.
Вызванный гонец подтвердил подозрения. Не словами, конечно же, и не
